— Я ему на глаза подвернулся, махнул рукой, а потом два дня выжидал, прежде чем Херлиф сумел уйти и встретиться со мной. Сказал, что в хирд его взяли не потому, что им еще один воин нужен. Скирикр так вымещает обиды. Каждый день зовет Херлифа и выговаривает ему, мол, вот какой ты дурак был, выбрал бестолковый хирд с хёвдингом-неудачником, мало того, что ни одной руны не получил, так еще и броню потерял. И где теперь тот хирд без корабля? Надо было ему, Херлифу, с самого начала не с болванами вроде Плосконосого дружить, а с ним, с великим Скирикром, так что пусть теперь Херлиф не обижается на такое обращение. А Херлиф каждый раз кланяется и благодарит за учение.

Кровь прилила к моему лицу, и уши заполыхали от гневного жара. Да в Бездну Фарлея, я и сам смогу отыскать дорогу. Прямо сейчас и пойду в Сторборг!

— Херлиф сказал, что в хирде Скирикра не больно-то любят. За хорошую работу он не берется, мол, недостойно. Все ищет что получше, да не ради денег, а ради славы. То ему тварь мелковата, то еще что. Взял в хирд болтуна-скальда, а тот ни одной висы сочинить не может, только целыми днями бегает за Скирикром хвостом да хвалы ему возносит. За то Скирикр платит скальду серебром, а остальные хирдманы без единой монеты сидят.

Эгиль замолчал, помял кулаки, а потом сказал:

— Это Скирикр Волчару сжег и Арне убил.

Тут уж никто удержаться не смог: ульверы забушевали, загомонили. А Кот добавил:

— Вот только мы им не ровня. Они — хускарлы от шестой по девятую руну. И Скирикр один никуда не ходит, и на корабле всегда три-четыре хускарла остается. Он ждет мести. Более того, он сам, глядя в глаза Херлифу, сказал, что сжег Волчару. А как услышал, что мы изгоями стали, так и вовсе обрадовался. Сейчас ищет нас. Сказал, что даст добрый меч тому, кто укажет, где мы. Он-то знает, что мы не могли уплыть с Бриттланда.

— И где ищет?

— Собирался пройтись по окрестным деревенькам, заехать в земли вот этих ребят, — Эгиль кивнул в сторону Плосконосого и Булочки. — Про то, что вы к бриттам могли пойти, Скирикр и не думает. Херлиф сказал, что он слишком туп и слишком норд, чтобы представить такое.

— Почему он с тобой не ушел? — спросил Плосконосый.

— Я звал, но Херлиф сказал, что пока не время и потом он поквитается со Скирикром за каждую оплеуху.

Эгиль должен был вернуться в Сторборг, но не сразу, а через седьмицу, когда Фарлей обойдет окрестные поселения, передаст весточку остальным и пойдет обратно. Мы решили с Эгилем отправить в город шкуры животных из тех, что подороже. Кот их продаст, часть денег потратит на себя и вдову, а остальное отложит на броню и доброе оружие.

Обговорив планы, мы вышли к новоприбывшим бриттам, а не явно не собирались благодарить нордов за помощь и учение. Пока мы торчали в закрытом доме и обсуждали свои дела, бритты поговорили с местными, и каждый услыхал то, что хотел.

— Фарлей, — крикнул мужчина пятой руны с длинными раскосыми глазами, — а неплохо ты придумал: приводить нордов в леса, чтобы мы их тут поодиночке вырезали.

— Семар, твои шутки всегда дурно пахнут, — отозвался Фарлей, вынырнув из погреба, куда мы складывали запасы.

— И в этот раз они пахнут кровью, — добавил Альрик, сложив руки на груди.

— Осталось только понять, чьей: нордской или бриттской, — не сдавался Семар. — Мы тут послушали, что вытворяли твои гости. Осквернили священное место, перетрахали наших девок, угрожали старикам…

— Построили крепкие дома вместо развалюх, убили тварь, что запугала бриттов до голодной смерти, заготовили еды на половину зимы, — перебил его Вепрь.

Альрик замолчал, чтобы не уронить достоинство хёвдинга, переругиваясь с никчемными глупцами.

— Это вы для себя сделали, а не для бриттов. Норды никогда ничего не делали для бриттов!

Фарлей криво ухмылялся, но в спор не лез.

— То ли дело бритты! Всегда готовы послужить! Хоть на поле, хоть со скотиной, а хоть и в постели.

— Со стариками и женщинами норды такие храбрые! Почему же вы тогда прячетесь в лесу? От кого? Неужто рассорились с кем? Рассорились и сразу сбежали, как крысы.

— Вам, бриттам, виднее. Сколько лет вы живете, как те же крысы? Привыкли уже к крысиной жизни.

Прежде я разозлился бы на этого Семара и остальных бриттов, что поддерживали его громкими криками. Сейчас же весь гнев ушел на Скирикра. Зачем злиться на слабых и глупых?

Внезапно в разговор влез Альрик.

— Значит, ты, Семар, из бежавших рабов. И давно ушел? Пять рун не так легко набить. И думается мне, ты их не на тварях или волках получил. Видать, выслеживал нордов, что послабее, и резал.

Тот хмыкнул:

— А что если и так?

— Держишь обиду на нордов за рабство. Может, кого из твоих родных убили на твоих глазах. Может, снасильничали любимую девушку. И злость твоя не проходит с годами, а лишь разгорается. Так зачем сдерживаться? Вот они мы. Первыми мы нападать не будем, сколько не кричи. Мы пообещали Фарлею помощь и защиту, мы слово сдержим. Но если кто нападет на нас, терпеть не станем. Так что не кричи почем зря! Делай!

— Думаешь, побоюсь?

Семар схватил тяжелое на вид копье с грубо окованным наконечником и шагнул вперед. Альрик махнул Вепрю, тот взял секиру, медленно подошел к Семару и оскалился.

— Ну что? Сбежишь, как обычно делаешь, или попытаешься быть мужчиной?

— От такого, как ты, и бежать незачем.

Копье и секира — не самые удобные противники, но я не стал смотреть на их бой, а отошел в сторону и крикнул:

— Эй, бритты! Давай сюда! Все разом на меня одного!

Не сразу, с сомнением они все же двинулись ко мне. Оружие у большинства было плохонькое, так и у меня не тот топор. Стену они строить не стали да и не умели, скорее всего. Я видел, что некоторые из них не знали нордского, значит, были из диких, у некоторых — затравленный взгляд, рабский. Познакомились они недавно, ни дружбы, ни единства меж ними не было, потому я не боялся. Негоже воину бояться рабов.

— Ха! — взревел бритт с единственным мечом. Прыгнул, рубанул от души, но я даже отмахиваться не стал,